Лабиринт Осириса - Страница 99

Затем он второй раз позвонил Саре и оставил на голосовой почте сообщение. Припарковался на боковой улочке рядом с Ха-Яркон и, чтобы убить время, пошел прогуляться по набережной.

Там, как всегда по субботам, было многолюдно: одни не спеша прохаживались, другие совершали пробежки, третьи катались на велосипедах и роликовых коньках. В кафе были заняты все столики. За отелем «Шератон-Мория» играли в маткот, и удары ракеток по мячу разносились на сотню метров во все стороны. Слышалась музыка – большая компания разучивала движения сальсы. А на пляже ряды любителей солнечных ванн загорали в таких откровенных купальниках, что казалось, на них вовсе ничего нет. Иерусалим и Тель-Авив были не просто разными городами. Здесь, в Тель-Авиве, возникало ощущение иного мира – более безмятежного, праздного, не такого напряженного. В Иерусалиме на плечи постоянно давил груз – религии, истории, политических противоречий палестинской ситуации. Здесь, на побережье, эта тяжесть исчезала, и даже начинало казаться, что Израиль – нормальная страна. Не в первый раз Бен-Рой задавался вопросом: зачем он отсюда уехал?

Он купил мороженое с двойным наполнителем – клубникой и фисташками – и побрел по променаду. Справа от него плескалось море, слева возвышалась нерушимая бетонная линия прибрежных отелей. Сначала он хотел дойти до парка Чарльза Клора – дать как следует размяться ногам, – но в итоге оставил поток гуляющих у похожей на зиккурат Оперной башни. Немного постоял, послушал импровизации играющего под пальмой струнного квартета. Затем, дожевав остатки рожка, повернул обратно. И мысли тоже покатились в другом направлении: от созерцания Тель-Авива, от Сары, их будущего ребенка и от размышлений, как складывается его жизнь, к делу Клейнберг. Благодаря пробному шару, пущенному Зиски с порога тюремной камеры, стало ясно, что между Геннадием Кременко и корпорацией «Баррен» существует какая-то связь, хотя попробуй догадайся, что это за связь. Сутенерские дела связывают его с Воски, а она, в свою очередь, имеет отношение к армянскому следу в деле. Пока все логично. Но как быть с «Планом Немезиды» и необъяснимой поездкой Клейнберг в Мицпе-Рамон? Не оказалась ли «Немезида» чем-то важным для той статьи, которую Клейнберг писала перед убийством? Может быть, она ехала к ним с какими-то существенными фактами? С натяжкой можно предположить и такой вариант, впрочем, признав, что его вероятность мала. Итак: «Баррен», Кременко, доставка проституток в Израиль, армянский собор, «Немезида» – все потенциально существенно, но на данный момент просматривается в лучшем случае пара, и то неочевидных, связей.

Проблемным элементом оставались статьи, которые изучала Клейнберг: о золотых приисках и о Пинскере. Тема золота явно имела отношение к «Баррен» и отчасти к Самюэлу Пинскеру, поскольку тот работал горным инженером. Пинскер был также связан с Египтом, а Египет служил пунктом трафика девушек. И тем не менее эти две статьи радикально и необъяснимо выбивались из общего русла того, чем занималась Клейнберг.

Главным геморроем казался этот Пинскер. Опыт научил Бен-Роя, что в каждом деле возникает хотя бы один этакий не в масти козырь, деталь головоломки, никак не желающая вписываться в общую картину. В данном случае этой деталью оказался Пинскер. Англичанин был как будто совсем из другой оперы. Бен-Рой надеялся, что Халифа сумеет что-то прояснить, но прошло пять дней, а от египтянина не было ни слуху ни духу. Что поставило Бен-Роя в щекотливое положение. Ему остро требовалось потянуть за идущую к Пинскеру ниточку, но в то же время не хотелось давить на Халифу – человеку и без него пришлось несладко. Бен-Рой уже позвонил, оставил сообщение, но ответа не получил. Он стеснялся надоедать товарищу, однако вечно ждать тоже не мог. Ему надо было распутывать преступление, а Пинскер имел к убийству какое-то отношение. Стиснуть зубы и позвонить еще? Начать наводить справки самостоятельно? Поручить Зиски, пусть он немного покопается? Бен-Рой размышлял над этим, когда зазвонил его сотовый телефон.

Ну вот и Халифа. Мысли еврея и мусульманина находились на одной волне.

– Как раз думал о тебе. – Бен-Рой отмахнулся от торговца, пытавшегося всучить ему шляпу от солнца.

– Надеюсь, все в порядке?

– Ничего, кроме солнца и любви, мой друг.

Если египтянин и был удивлен его фразой, то не подал виду. Извинился, что не позвонил раньше. Объяснил, что прежде хотел переговорить с парой людей. Затем подробно рассказал, что ему удалось узнать: изнасилование, убийство из мести, письмо Говарда Картера, таинственное открытие Пинскера, которое он сделал незадолго до смерти и которое могло касаться, а могло и не касаться некоего лабиринта. Если Бен-Рой рассчитывал, что египтянин прольет на загадку свет, он был горько разочарован. И не в первый раз за время этого расследования.

– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – спросил он, когда Халифа закончил.

– Право, не знаю, – ответил египтянин. – Лабиринт меня заинтриговал, но то ли это, чем интересовалась твоя убитая?

Он прервался и на кого-то сердито накричал по-арабски.

– Извини. Дети чуть не перебежали дорогу. Несмышленыши! Надо же смотреть, куда идешь!

Бен-Рой улыбнулся, но тут же погасил улыбку, представив, как, должно быть, близко к сердцу принимал теперь его товарищ подобные случаи. И спросил, не считает ли он, что между двумя убийствами возможна связь: убийством в 1931 году в Луксоре и теперешним в Иерусалиме? Халифа издал что-то вроде «хрумф», что являлось словесным эквивалентом недоуменному жесту.