Лабиринт Осириса - Страница 135

135

– Дурачок! – усмехнулась она. – Какая мне разница? Я вижу не то, что снаружи, а то, что внутри. А внутри он был самым красивым мужчиной на свете. Никто не относился ко мне с таким уважением. И с таким достоинством.

Они начали встречаться – слепая крестьянская девушка и англичанин с изуродованным лицом. В эти встречи урывками, в минуты душевной близости их дружба переросла в любовь. Влюбленные тщательно скрывали свои отношения. Даже сегодня отношения между хавага и феллаха если открыто не осуждаются, то уж точно не поощряются. В 1931 году они были немыслимы. Несколько раз, опасаясь за безопасность любимой, Пинскер предлагал прекратить свидания. Но их чувства были слишком сильны, любовь возвышенна, и встречи продолжались.

– Ему было за тридцать, мне девятнадцать, – рассказывала Иман. – Но это был не девичий флирт. Я была не по годам мудра и точно представляла, что делаю. Пусть он был старше, но здесь, – она коснулась рукой головы, – и здесь, – рука легла на сердце, – мы оказались на равных. И в изъянах, которые возложил на нас Всевышний, тоже. – Она коснулась глаз и провела ладонью по лицу, намекая на свою слепоту и уродство Пинскера. – Он страдал от того, как выглядел, – печально продолжала она. – В нем жила сила, но иногда силы недостаточно. Шепот за спиной, косые взгляды, замечания. Все это его угнетало. Как-то в Мединет-Абу его увидела маленькая девочка, хавагайа – иноземка, испугалась и с криком убежала, точно от чудовища. Он плакал, когда об этом рассказывал. Свернулся в моих объятиях и рыдал, как дитя.

Опять повторение того, что говорила Мэри Дюфресн: «Он неожиданно появился. Я закричала и убежала, а он гнался за мной в своей ужасной маске. Потом меня очень долго мучили кошмары».

Иногда Пинскер уезжал в пустыню и неделями пропадал. (Халифе хотелось разузнать об этом побольше, но он сдержался.) А когда возвращался, они словно не расставались.

– Он был так добр. Так нежен. Не пытался воспользоваться своим положением. Захоти он, и я бы ему отдалась. Но он соблюдал пристойность, считал, что это было бы неправильно. В его присутствии я чувствовала себя в полной безопасности. И очень цельной. Словно до него была всего лишь получеловеком.

Ухаживания продолжались год. Тайные свидания в полях и среди развалин у подножия горного массива Тебан. Затем после его отсутствия, продолжавшегося дольше обычного (ох как Халифе хотелось расспросить поподробнее!), они встретились на своем любимом месте на берегу Нила, и Пинскер попросил ее стать его женой.

– Я не могла поверить, что такое счастье возможно. Решила, что он подшучивает надо мной, просила не причинять мне боль, не играть моими чувствами. Но он только рассмеялся. Сказал, чтобы я не глупила. До сих пор помню запах кожи его куртки и масла на руках. Я расплакалась от радости.

Она хотела тут же с ним бежать. Но Пинскер сказал, что все должно быть по правилам. Что на следующее утро он пойдет к ее отцу и официально попросит руки его дочери. А до тех пор они сохранят помолвку в секрете и никому о ней не расскажут.

– Я испугалась. Знала свою семью и не верила, что все выйдет гладко. Но он был благородным человеком. Таких благородных людей я больше не встречала. Проявил бы меньше благородства, может быть, остался бы в живых.

Вернувшись вечером домой, Иман приготовила на следующее утро свою лучшую джеллабу. Затем, ликующая, легла в постель и стала мечтать, какая счастливая жизнь у них будет с Сам-оо-элем Пеенска.

За час до рассвета она внезапно проснулась от страшной боли в груди.

– Сразу поняла: с ним что-то случилось. Что-то страшное. Казалось, мое сердце надрывалось от плача.

Вскоре послышался стук запряженной ослом повозки – ее братья вернулись домой. Она встретила их, стала расспрашивать, где они были и что делали. Разобрались с хавагой, ответили ей. Она его больше не увидит. И никто его больше не увидит. Свершилось правосудие Аллаха.

– Правосудие! – Иман сплюнула. Они прекрасно знали, что он ее не насиловал. Знали до того, как она, рыдая, все рассказала. Ее мнимое изнасилование стало лишь поводом. С того дня, когда он вступился за нее, они затаили злобу и ждали год, пока не представилась возможность отомстить. Когда мальчишка прибежал к ним с рассказом, они воспользовались случаем. Злые были люди. Жестокие. Ядовитые, как змеи.

Она плакала, упрекала братьев, грозила пойти в полицию. Тогда они потащили ее за волосы в дом и избили. Да так крепко, что потребовался месяц, прежде чем она снова поднялась на ноги.

– Я радовалась боли. Была ей благодарна. Боль позволяла мне разделить то, через что пришлось пройти Пеенска. В боли мы были вместе.

Следующие сорок лет ее держали настоящей арестанткой. Она редко выходила из семейного дома, редко разговаривала с людьми. Влачила существование живого трупа. А затем обнаружили тело Пинскера, и она снова умерла.

– Не могу понять, почему Святой Аллах допустил такое? Почему терпел жестокость и позволил свершиться страшному преступлению? И почему не наказаны мои братья? Хотя в известном смысле правосудие свершилось: никто из них не оставил потомства – все они умерли бездетными. Таковы неисповедимые пути Аллаха. Но его кара принесла мне мало утешения.

После смерти последнего из братьев Иман покинула деревню, перебралась на юг и начала новую жизнь. Она делала все, чтобы помочь другим обрести счастье, которым сама была обделена.

– Никогда не навещала его могилу, – призналась она. – И не хотела. Он по-прежнему живет здесь. – Она коснулась груди напротив сердца. – Для меня это все, что имеет значение. Его имя у меня на губах, когда я просыпаюсь утром, и вечером, когда я ложусь в постель. И миллион раз на дню. Имя моего мужа. Моего дорогого мужа. Лучшего человека, которого я знала.

135