Лабиринт Осириса - Страница 16

– Вы ведь ничего не станете предпринимать? – спросил фермер, когда его жена вернулась в дом и увела за собой детей. Его тон был скорее безропотным, чем осуждающим. Тон человека, который привык, что с ним поступают несправедливо, и принимает это как должное. – Вы же не станете их арестовывать?

Халифа размешал в чае сахар, сделал глоток и не ответил на вопрос.

– Мой двоюродный брат сказал, что не стоит связываться с полицией. Он этого не делал.

Халифа удивленно посмотрел на крестьянина.

– А что, с ним тоже такое случилось?

– Три месяца назад. Четыре года он работал на своей ферме. Превратил пустыню в рай. Поля, колодец, козы, огород с овощами – все пошло прахом. Я ему посоветовал: «Обратись в полицию. Здесь не Фаршут. Тебя выслушают, что-нибудь предпримут». Но он не стал – ответил, пустая трата времени. Переехал в Асьют и увез семью. Четыре года пропали впустую.

Фермер сплюнул и замолчал. Халифа и Сария потягивали чай. Из дома за их спиной послышалось пение.

– У кого-то из ваших хороший голос, – заметил Сария.

– У сына, – ответил крестьянин. – Юный Карем Махмуд. Может, он когда-нибудь тоже станет знаменитым, и это все позабудется.

Он усмехнулся и допил чай. Наступила тишина, а затем фермер продолжал:

– Я не уеду. Это мой дом. Меня отсюда не выживут. Если потребуется, буду бороться.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – сказал Халифа.

Крестьянин поднял на него глаза.

– У вас есть семья? Жена, дети? – Его взгляд был напряженно-пытливым.

Полицейский кивнул.

– Вы бы стали их защищать, если бы им грозила опасность? Сделали бы все, что от вас зависит?

Халифа промолчал.

– Так как? – не отступал фермер.

– Конечно.

– Вот и я дам отпор, если потребуется. Буду защищать моих жену и детей. Это главный долг мужчины. Пусть я беден, но я все же мужчина.

Он поднялся. Халифа и Сария последовали его примеру, допили чай и вернули стаканы на поднос. Фермер позвал жену, и она вышла с детьми. Все пятеро, обнявшись, стояли на пороге своего дома.

– Я не позволю нас выжить, – повторил он.

– Никто не станет вас выживать, – успокоил его Халифа. – Мы пойдем в деревню, поговорим со старостой и все уладим. Не беспокойтесь. Все будет хорошо.

Фермер, явно не поверив его словам, пожал плечами.

– Не сомневайтесь, – повторил полицейский. – Все утрясется.

Он посмотрел на крестьян, задержав взгляд на старшем сыне, поблагодарил за чай, и полицейские направились к машине – старой, раздолбанной, покрытой пылью «дэу». Сария сел за руль, Халифа на место пассажира.

Сария поправил зеркало заднего вида, чтобы видеть крестьян, и заметил:

– Я бы тоже так поступил.

– Ты о чем? – повернулся к нему Халифа.

– Сделал бы все возможное, чтобы защитить семью. Даже если бы пришлось нарушить закон. Бедные детишки.

– Тяжелая жизнь, – кивнул Халифа.

Сария снова поправил зеркало и завел мотор.

– Я оставил несколько фунтов на поле под камнем, – сказал он. – Надеюсь, кто-нибудь из ребят их найдет.

– Вот как? – повернулся к нему Халифа.

– Пусть думают, что их оставил джинн.

Халифа улыбнулся:

– Благодаря тебе, Мохаммед, мир становится немного лучше.

– Кому-то же надо этим заниматься, – пожал плечами напарник и включил передачу. Пока они подпрыгивали, выезжая на дорогу, Халифа рылся в перчаточнике, надеясь найти запасную пачку сигарет.

Иерусалим

Как только Шмеллинг закончил предварительный осмотр трупа, тело упаковали в мешок и погрузили в машину «скорой помощи» района Хашфела, чтобы везти в Тель-Авив, в Национальный центр судебной медицины, больше известный под названием Абу-Кабир. Лея Шалев и Биби Клецман отправились в участок. Бен-Рой задержался еще минут на двадцать осмотреть одежду и сумку убитой, а затем оставил экспертов искать в часовне отпечатки пальцев – за этим занятием им скорее всего придется провести весь остаток дня.

– Хотите, пришлю вам пивка? – спросил он, собираясь уходить.

– Помилосердствуй, это же место преступления!

Бен-Рой улыбнулся. Эксперты славились двумя вещами: навязчиво дотошным вниманием к деталям и полным отсутствием чувства юмора.

– Блинциз? – не унимался он.

– Отвяжись!

Посмеиваясь, он прошел через собор во двор, где забрал свой «иерихон» и засунул его в кобуру. Дождь прекратился, и небо стало светлеть – шапку облаков, словно проталины каналов в арктическом льду, прорезали голубые просветы. Бен-Рой посмотрел вверх и вдохнул свежий воздух. Бросил взгляд на часы и вернулся к застекленной конторке у входа на территорию храма. Трое мужчин в матерчатых кепках по-прежнему сидели у монитора системы видеонаблюдения. Бен-Рой просунул голову в дверь.

– Как идут дела?

– Еще не закончили, – ответила Шварц. – У них на территории больше тридцати камер. Так что потребуется еще пара часов.

Бен-Рой вошел в помещение и посмотрел на экран с десятком изображений разных частей территории: дворы, аллеи, двери, лестницы, проходы – город в городе, особый мир в большом мире. На одном кадре группа молодых людей в черном шла по брусчатке огромной площади. Они скрылись из виду, затем снова появились в сводчатом проходе перед сторожкой. Бен-Рой смотрел, как они шагали на него, а затем вышли в ворота, вероятно, направляясь в расположенную за Армянской патриархией семинарию.

– Сколько людей здесь живет? – спросил он, когда молодые люди исчезли.

– На самой территории от трех до четырех сотен, – ответил один из владельцев матерчатых кепок – крупный мужчина со щетиной на подбородке и желтыми от никотина кончиками пальцев. – И еще несколько сотен на прилегающих улицах.